Хроника одной жизни
  1980 год
 


 
1980 год

Итак, сегодня, 18 июля 2007 года, я начинаю воспоминания о 1980-м годе, годе Афганской войны, Московской Олимпиады и польского профсоюзного движения "Солидарность". Годе, предопределившем наступление перемен, о которых мы тогда не могли и подумать. Разумеется, упомяну я об этих событиях лишь мельком, в мою задачу не входят исторические исследования. Как всегда, я буду писать о себе, о семье, хотя это уже сделать гораздо труднее, нет почти никаких документов семейных, записей дневниковых, которые исчезли неизвестно куда, нет даже и фотографий, о чём-либо напоминавших, все они лежат себе, полёживают в Луганске, да и то до половины 81-го года. Остаётся ненадёжная память. С ней и пойдём по оставшейся жизни. Если прежде жизнь не закончится…
Первого января президент США Джимми Картер называет советское военное вторжение в Афганистан самой большой угрозой миру после окончания второй мировой войны.
Пропаганда наша, разумеется, истинные события и размах их от нас утаила. Но радиоголоса донесли слова американского президента: «Разрядка неделима».
Дело в том, что в 1975-м году в Хельсинки состоялось Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, в котором приняли участие все государства Европы, за исключением разве прокитайской в то время Албании, США и Канада. Впервые за послевоенные двадцать лет группировки враждующих стран договорились о мирном политическом и экономическом сотрудничестве в Европе, о нерушимости послевоенных границ. Был подписан соответствующий достигнутым соглашениям Хельсинский Акт, в который вошли три "корзины", две первые – политическая и экономическая, чего собственно мы и добивались, а третья, для руководства нашего нежелательная до зубовного скрежета, но которую нам навязали противники наши (ибо две первые, нужные нам, были бы не подписаны), содержала требования о соблюдении прав человека. Эту "третью корзину" Запад в последующем часто как козырную карту разыгрывал против СССР. С соблюдением прав человека, как известно, дела в нашей стране всегда обстояли неважно…
На время наступили блаженные времена, которые у нас называли "разрядкой напряжённости" или просто "разрядкой", а на враждебном нам Западе – "детантом", что в переводе то же самое значит.
И вот – первый сбой. Разрядка в отношениях не может быть однобокой, одной – для Запада, другой – для Востока. Или она есть в мире или её нет. Вот общий смысл выступления американского президента.
С вторжением советских войск в Афганистан разрядка, в сущности, кончилась, начался новый виток "холодной войны", не принёсший ничего хорошего нашей стране.
А пока Картер призвал страны мира в ответ на советскую агрессию в Афганистане устроить бойкот Московской Олимпиады, которая должна была проходить летом этого года в СССР. И ряд стран на западе этот призыв поддержали. Мир был снова на две части расколот. К этим двум частям не принадлежали лишь страны третьего мира, в их числе и такие, как Индия и Китай.
Я, конечно, в лекциях защищал политику партии, на занятиях в политпросвете московские "учителя" из МГИМО и ЦК очень убедительно нам рассказали, что Амин начал заигрывать с США, что в Афганистане должны были появиться в горах боевые американские ракеты средней дальности, которые накрывали почти весь Союз. У нас, дескать, не было выхода, как вводом войск воспрепятствовать этой угрозе. Блажен, кто верует! Я поверил тогда…
В своих воспоминаниях я стараюсь по мере возможности обходить стороной политические события в мире и в нашей стране. Поскольку цель у меня – семейная хроника, а не хроника политической жизни. Однако полностью сделать мне это не удаётся, политика вторгается в повседневную жизнь, изменяя мироощущения наши, влияет на настроение, определяет наши поступки. Вот, к примеру, предстоящая Олимпиада в Москве изменила все наши планы на лето. Очарованный Ленинградом, я решил летом этого года показать мальчишкам моим этот город и вдруг узнаю о запрете в связи с Олимпийскими играми в летние месяцы въезжать в Москву, в Ленинград. Жаль, не проверил, ходили ли вообще летом поезда до Москвы. Вообще-то, по-видимому, ходили, но в Москву, наверное, приходили пустыми, так как в кассах в Москву и Московскую область билеты не продавали. Возили тех, вероятно, кто раньше сходил, до Московской области, видимо…
А как летом узнал, и москвичей усиленно изгоняли из города, и не только бомжей, алкоголиков, наркоманов, но и даже приличных граждан столицы, отправляя их всех почти поголовно в летние отпуска[1], чтобы в городе не оставались. Вычищали столицу перед приездом иностранных гостей.
Хотя страны-союзники США бойкотировали олимпиаду, но ведь было достаточно и соцстран и стран третьего мира (развивающихся – бывших колоний, или неприсоединившихся ни к какому из военно-политических лагерей).
Пришлось поездку в Ленинград на год отложить, этим же летом решили ехать в Алушту к тёте Наташе. Но об этой поездке, и состоялась ли она вообще, у меня не даже догадки. В памяти пустота.
… Радиоконструктор, что привёз я Илюше из Ленинграда, где из кубиков-блоков можно было простенький транзистор собрать, как меня сейчас Илья уверяет, его не заинтересовал, хотя память моя упорно на обратном настаивает. Дима, однако же, по Интернету мне сейчас подтвердил, что таки ему я конструктор купил. Так или иначе, начали мы приёмник собирать, собрали всё по инструкции, батарейки вложили в него, а он молчит, словно пень. Это, конечно, вызвало глубокое огорчение. Но огорчение огорчением, но не будешь же с ним жить вечно. Надо было какие-то меры предпринимать. Пришлось вспомнить о старых знакомых. Тут уж точно вместе с Ильёй отправились мы в Гипроуглеавтоматизацию, там зашли к зав отделом автоматики Ковалёву, который к тому же оказался свояком Толи Литвинова (Толик на сестре его женился). Сотрудники отдела блоки конструктора проверили, выяснили, что в одном негодный транзистор, заменили его, и возвратили всё нам назад.
Вернувшись домой, мы из кубиков собрали приёмник, включили и поймали одну станцию, звучала какая-то музыка. Больше приёмник наш ничего не ловил и был заброшен.
А Дима из привезённых мною деталей так ничего и не смастерил. Видно не его это дело, как и не моё. Я тоже в его годы ничего с радиодеталями сделать не смог. А Генка Мишучкин тот смог, сам до всего с помощью книг и схем докопался, хотя знал меньше меня и учился на тройки. Тут упорство нужно, тут надо вгрызаться, надо выучиться схемы, как книжки, читать, у меня же с Димой упорства этого, видимо, не хватало.
В конце января я прошёл очередную городскую неврологическую ВТЭК, инвалидность на год мне продлили, но предупредили, что поскольку есть заключение клиники института имени Бехтерева, они на следующий год передадут моё дело в областную психиатрическую ВТЭК. Что же делать, посмотрим, как обстоит дело у психов…
… Зимним вечером случилось одно происшествие. Я задёрнул шторы в гостиной, прилёг вздремнуть на диван, но заснуть мне помешали шорохи в лоджии. Я вскочил, сдуру подбежал к двери, раздёрнул шторы и лицом прижался к стеклу, чтобы взглянуть, что там, в лоджии, может шуметь? И тут же против лица своего – глаза в глаза – увидел приплюснутую к дверному стеклу с другой стороны рожу с омерзительной недельной щетиной. Два стекла с двухдюймовым промежутком воздуха между ними отделяли лишь нас. Рожа, увидев меня, тут же отпрянула, – я побежал в прихожую к телефону и накрутил номер милиции.
Через две минуты два милиционера входили ко мне. Я провёл их через гостиную, открыл дверь в лоджию, и мы увидели на нетронутом белом снегу на полу отпечатки подошв пары ботинок от ограды к дверям и обратно к ограде. Обойдя дом, мы от лоджии пошли по следам, вышли к тротуару, что был, как известно, шагах от лоджии в двадцати, там следы преступника растворились в утоптанном снеге дороги. Куда он пошёл. В сторону Оборонной? Там было пустынно. Может быть по Третьей Донецкой ушёл и за угол 15-й линии завернул? Тут же мы сели в подъехавший милицейский газик, проскочили по Третьей Донецкой до угла и дальше на площадь к обкому. Но и на улице, и на площади не было никого – дворами, видно, ушёл.
Посокрушавшись, что я глупо так сразу шторы раздёрнул и вора спугнул, я простился с милиционерами. Надо бы мне было потихоньку подкрасться к дверям и в щелочку между шторами заглянуть, а потом уж в милицию позвонить. Тут бы вора на месте в лоджии, когда он попытался бы двери открыть или взломать, его бы с поличным и взяли.
Уже в эти годы у Илюши развился к космосу интерес. Не знаю, что тому причиною послужило. Может быть Рея Бредбери "Марсианские хроники" или иная фантастика. Или, скорее всего, запуски космонавтов. Только начал Илюша все статьи и заметочки о космических запусках вырезать, клеить на листки толстой тетрадки. Тогда же начал он и марки собирать о полётах в космос, обо всех запусках спутников.
Раз подходит ко мне и просит поехать с ним в клуб филателистов (и когда только всё успел разузнать?!). Клуб этот был где-то на городке завода ОР, и я поехал туда вместе с Илюшей. Там его приняли в члены клуба и выдали удостоверение, по которому он мог покупать в книжном магазине марки, предназначенные для продажи только филателистам.
С тех пор он и стал завсегдатаем и клуба и книжного магазина, что на углу в доме № 7 на площади Героев Великой Отечественной войны, напротив обкома и через дом от облисполкома. Коллекцию новыми марками он пополнял регулярно, а недостающие, выпущенные раньше того, как он собиранием их стал увлекаться, или даже до рожденья его, он выменивал в клубе, так что со временем у него составилась полная коллекция советских космических марок без каких либо пропусков. Кроме этого им покупались марки на эту же тему, выпущенные в других странах, Вьетнаме, Венгрии, ГДР, например, и даже в какой-либо экзотической африканской стране или стране бассейна Карибского моря. Но тут о полноте говорить не приходится, так как не было филателистических каталогов тех стран, да и если б и были, то не все марки в нашу страну попадали. Так, я ни разу не встречал марок Англии, Франции, США, да и большинства стран мира.
Марки хранил Илюша в обычных конвертах, кстати, и конверты, специальные, космосу посвящённые, он тоже всегда теперь покупал. Хранение марок в конвертах не очень удобно, и когда он однажды ко мне прибежал: «Папа, в магазине появились большие альбомы для хранения марок», – я тут же дал ему деньги для покупки альбома.
Вечером он уже хвастал отличным альбомом с листами очень плотной бумаги с прикреплёнными к ней полосками прозрачного целлулоида, за которые марки закладывались. Тут же он рассказал нам историю, которая с ним приключилась при покупке альбома.
Как известно нашему поколению (и, вероятно, нынешнему неизвестно) в Советском Союзе постоянно существовала нехватка нужных людям товаров. Промышленность мало их выпускала. Зато было много ненужных (много потому, что никто их не покупал). У заводов был государственный план, они добросовестно его выполняли, и никого в правительстве не интересовало, что то, что они производят, давно уже перестало удовлетворять запросам людей, вышло из моды, или вообще стало ни на что непригодным.
Но в магазины-то они поступали, а там тоже был план, план по выручке от продажи товаров. А какая выручка от залежалых товаров? И вот начали продавцы продавать нужные вещи не одни, а в комплекте с ненужными. Как говорили в народе "с нагрузкой". Но за нагрузку-то надо платить. Это людям не нравилось. В Москву шли жалобы. В ответ на жалобы правительство издавало постановления о запрете продажи с "нагрузкой", о запрете продажи товаров в комплекте с другими товарами. Но законы-то пишутся для отвода глаз чаще всего. А на деле никто этим законам не следует, за соблюдением правил торговли никто не следит, за нарушение их никого не наказывают, а вот за невыполнение плана продажи бесполезных товаров наказывают рублём. Ясно, что из этого получается!
Ну, я ребят старался к самостоятельности мышления приучать. И к решениям партии и правительства относиться критически. Вслух обсуждал их, своё отношенье высказывал. И вот, что из этого получилось.
Пришёл Илья в магазин и просит продать ему альбом, и ему подают перевязанный тесёмкой альбом, а под тесёмку всунута вещица Илюше ненужная абсолютно, а цена от этого в полтора раза больше.
Илюша в ответ: «Мне нужен только альбом».
Продавщица ему: «Отдельно альбомы не продаются».
Возник жаркий спор. На спор вышла заведующая магазином. Илья сразу же к ней с жалобой на продавщицу. А та сторону продавщицы берёт (ну, понятно, контора одна!): «Отдельно альбомы не продаются».
Тогда Илья ей и выдал: «Вы нарушаете правила советской торговли. В постановлении Совета Министров сказано, что нельзя продавать товары с нагрузкой. Вот я сейчас пойду в облисполком[2], в торговый отдел, и расскажу, как вы нарушаете правила».
Ну, я не был, не знаю, а хотел бы взглянуть на физиономию зав магазином после сказанных слов.
Знаю лишь, что она прошипела, и прошипела злобно таки: «Такой маленький, а уже всё-то ты знаешь!» – и велела продать Илюше альбом.
… С наступлением весенних каникул всем семейством выезжаем в Москву, везём ребят на консультацию в клинику детских болезней Перового МОЛМИ имени Сеченова.
Предварительно директор Украинского филиала ИПК Шавва по моей просьбе договаривается в институте, расположенном в Люберцах под Москвой, о жилье для нас на неделю.
24 марта с утра мы в Москве. Сразу едем в Люберцы. В институте нам предлагают на выбор гостиницу тут же в Люберцах неподалёку от института или же комнату в общежитии для аспирантов ИПК. Мы решаем посмотреть и то, и другое. Сначала на автобусе заезжаем в гостиницу. Здесь нормальный номер на четырёх человек с ванной и туалетом обойдётся в десять рублей в сутки, завтракать и ужинать придется, по-видимому, в ресторане, это довольно накладно… Проезжаем ещё две остановки до общежития аспирантов. Нам показывают свободную комнату. Но это только называется – комната. На самом деле это маленькая отдельная однокомнатная квартирка – крохотная прихожая, совмещённый туалет с душевой, малюсенькая кухня с газовой печкой, холодильником, столом, подвесным шкафчиком с самой необходимой посудой и комната в восемнадцать квадратных метров, в которой стоят две кровати и ещё могут поместиться две раскладушки. Есть телевизор и телефон. И всё это удовольствие стоит один рубль шестьдесят копеек за сутки. Но не только это нас подкупает. Тут можно и чай вскипятить, и картошку сварить, так что достаточно лишь продукты в магазинах купить и можно о завтраках и ужинах не беспокоиться. И мы останавливаемся в общежитии. То есть, бросаем в комнате свои пожитки и немедленно едем Москву в Министерство.
В гардеробе мы снимаем пальто. Лена с ребятами остаётся внизу в вестибюле, а я поднимаюсь к Ковановой наверх. Вхожу в комнату, Наталья Николаевна в ней одна. Я здороваюсь, она предлагает мне стул обок стола. Сажусь и начинаю разговор о консультации для ребят. Кованова не даёт мне и наполовину высказать мою просьбу и, прерывая меня, говорит: «А главный врач клиники детских болезней сейчас в министерстве, он вот-вот должен зайти ко мне, с ним обо всём и договоримся».
В этот момент отворяется дверь и входит невысокий моложавый мужчина. Кованова представляет ему меня: «Вот у нас секретарь Ворошиловградского обкома партии».
Я сконфужен таким представлением, никогда я не рекомендовался никем кроме как бывшим работником обкома партии и самозванцем быть не хочу, я поправляю Наталью Николаевну: «Не секретарь, – смеюсь я, но уж коль так случилось, то и сильно умалить себя не хочу, говорю – пока завотделом». «Ну это почти всё равно», – замечает Кованова, лишь чтобы что-то сказать, и просит главврача организовать обследование моих мальчиков в клинике. С ним мы договариваемся, что я привезу ребят в клинику завтра утром к восьми часам, и там ими займутся. Он даёт мне адрес клиники (она на знакомой мне Большой Пироговской, только чуть ниже, близ Новодевичьего монастыря), заодно я на всякий случай записываю его телефон.
Спускаюсь вниз к Лене и мальчикам. Рассказываю им о договорённости на завтрашний день. В министерстве делать нам больше нечего, и мы решаем побродить по Москве. Но время к обеду и прежде необходимо нам подкрепиться. И тут Лена обращает внимание на работников министерства толпами устремляющихся по широкой лестнице вниз в подвальное помещение. Там столовая министерства. Мы останавливаемся в раздумье и вдруг решаем рискнуть, двинуться вниз вместе сотрудниками, хотя среди них мы выделяемся тем, что идём вместе с детьми.
Стражи у входа в столовую на нас не обратили внимания, и мы вкусно пообедали в дешёвой министерской столовой, где готовили не хуже, чем в нашей обкомовской или в иных ресторанах.
После этого мы пошли по городу, неизвестно, где мы побывали, но известно, что, выйдя к вечеру из метро на площади Свердлова (сейчас Театральная) и пройдя вверх от станции метро по проходу под вторыми этажами домов, мы вышли на Никольскую улицу.
Было темно. Ребята, выбежав из прохода и оборотившись направо, увидели в глубине улицы высокую башню с яркой рубиновой красной звездой, и улица огласилась их восторженными кликами: «Кремль! Кремль!» В самом деле это была Никольская башня Кремля, но мы на этот раз не пошли на Красную площадь, а завернули влево в угловую дверь ГУМа. Лене нужно было что-то купить, и мы поднялись по узенькой лестнице на второй этаж галереи, тут же у лестницы был хвост очереди, в которую мы встали. И тут мы с Леной обратили внимание, что Илюша еле держится на ногах и как-то обессилено повис на перилах. Первая мысль была, что мальчик сильно устал, но когда мы приложили руки ко лбу – лоб был в жару. Боже, это мы больного мальчика полдня таскали с собой (ещё в столовой никаких признаков не было).
Тут уже был не до покупок. Мы спустились в метро, доехали до конечной станции (это была, кажется, следующая за Кузьминками), а дальше уже на автобусе до нашего общежития. Там измеряем ему температуру – 38,1оС. Термометр, как и спирт, бинт, вату, по давно заведённой привычке (горький опыт нас научил) мы всегда брали с собой, когда выезжали с ребятами из дому.
Наутро, 26 марта, температура поднялась уже до 39,7о, ни о какой поездке в клинику сегодня уже и речи быть не могло, мы вызвали детского врача, которая, выслушав Илюшу стетоскопом, сказала, что в лёгких у него чистенько, хрипов нет, что это, скорее всего ОРЗ[3], и выписала лекарства. Ума не приложу, чем мы этот день занимались. Я, само собой, позвонил главврачу клиники, рассказал о заболевшем Илюше и что мы сегодня приехать не сможем. Тот ответил: «Приезжайте, когда дети поправятся».
Утром 27 марта Илюша совершенно здоров, но затемпературил Дима. Лена осталась с ним, а я с Илюшей поехал в Москву по музеям. Забрались мы, в конце концов, далеко, в музей Советской армии, куда меня в прошлом году не пустили. Илюше там было на что посмотреть, и на военную технику, и как бы внутри неё побывать – заглянули в перископ подводной лодки, – и на обломки самолёта сбитого Пауэрса, и на макет в натуральную величину состыкованных кораблей "Союз"-"Аполлон". Тут на меня произвели впечатления размеры американского корабля, он был раза в три больше "Союза". Выходит, американцы нас уже обошли. Но самое сильное впечатление этого дня от адской боли в ступнях. Сдуру поехал в Москву в новых тесных ботинках. Купил их накануне отъезда. Никогда не покупал тесную обувь, а тут туфли понравились очень, а размера большего не было, да и жали-то еле заметно. Думал, легко разношу. Первый день-то было терпимо, да и на второй с утра не очень болезненно, но к середине второго дня боль стала совсем нестерпимой. От музея я шёл и выл просто от боли. Но выл не в слух. Не хотелось, чтобы сын слабость мою заметил. Как же я себя проклинал, что не надел Димины ботинки, у него уже размер был более моего. И ведь без толку стоят. Дима в постели лежит. Ох, я олух! В этих пыточных башмаках уж не чаял я добраться до Люберец. Но всё на свете кончается когда-нибудь. Кончилась и моя пытка.
Следующий день Дима ещё болел, и я уже в его ботинках ходил, нога отдыхала. Может поэтому, следующий день я не запомнил.
Наконец, 28 марта, ребята выздоровели, и мы поехали в клинику. Там их сразу же взяли в оборот, сделали рентген лёгких, взяли кровь на анализы, показали всем специалистам, сделали какие-то пробы и назначили продолжить обследование.
… отдохнувшие ноги мои в узких туфлях уже не болели.
В субботу с утра получив результаты анализов и заверения, что проведенное вчера обследование не выявило у наших ребят никаких отклонений, мы были вынуждены дальнейшее обследование прервать: Лене с понедельника надобно было выходить на работу, хотя кое-что и следовало бы ещё сделать. У Илюши что-то, видимо, было с желчным пузырём не в порядке, его временами тошнило, побаливало справа внизу живота – помню, делали ему слепое зондирование, так что надо бы тут было всё уточнить. Но времени не осталось. Каникулы кончились.
… так что обследование комом прошло.
В конце мая вечером сижу на родительском собрании в школе. Классный руководитель, преподавательница русского языка и литературы, Клавдия Ивановна, женщина пытающаяся изображать даму с претензиями на светскость, но с повадками и речью, выдающими её базарную сущность, рассказывает о положении в классе, всё это формально, без попытки, разглядеть, что стоит за поступком или оценкой ученика. Жалуется, что ребята сбегают с уроков. Помогают учителю физики (он же учитель на занятиях по труду) за счёт других уроков. То есть попросту уходят с других уроков к нему в мастерские и мастерят настенные украшения. Школьники зовут его Спиридон (по отчеству – Спиридонович), человек он слабохарактерный, как физик не могу сказать, что место пустое, не знаю его, но как преподаватель, видимо, не силён. Дима у него получает по физике отличные оценки не за ответы по этой дисциплине, а за помощь в изготовлении стендов, транспарантов и бог его знает чего…
Клавдия Ивановна с возмущением говорит о беспардонном отношении учеников к учителю украинского языка. К нам это вроде бы не относится, Дима давно освобождён от этих занятий, но и те, кто украинский язык изучает, относятся с пренебрежением и к языку и к украинке. Кто ж мог подумать, что Украина станет через десяток лет самостийной, а русский язык в ней окажется чуть ли не под запретом. Пока же никто ни в нашей области, ни вообще в восточных, центральных и южных областях Украины, как и в столице, Киеве, по-украински не говорит, и дело это кажется совершенно ненужным.
Чувствуют себя уже взрослыми, прячут пионерские галстуки в карманы, стесняются носить – не малыши.
Приходится и мне выслушать неприятные новости: Дима часто опаздывает на уроки. Отговорка одна – проспал. Хоть бы разнообразней причины выдумывал. Занимается по настроению. По английскому языку совершенно перестал заниматься. Учительница английского языка, Лариса Тимофеевна, говорит, что Дима был гордостью группы, теперь же стал плохо учиться. Учительница химии жалуется на него – перестал готовить домашние задания.
Отметки у Димы в четвёртой четверти: Русский язык – 4, 2; Русская литература – 5, 5; Алгебра – 5, 5, 5, 4; Геометрия – не аттестован; История – 5, 5, 5; География – 4; Зоология – 4, 4, 4; Химия – 3, 3, 3, 3 Физика – 5, 5, 5, 4, 4; Английский язык – 3; Черчение – 4, 5; Труд – 4, 4, 5; Музыка – 5.
… да, мог бы учиться и лучше. Надо будет с ним серьёзно поговорить. Парень способный, по всем бы предметам мог бы пятёрки иметь, кроме музыки разве. За что ему по музыке пятёрку поставили?
… а в стране под барабанный бой расцветает культ Брежнева. Поют ему дифирамбы, все обращенья и посланья в ЦК ещё и обращенья и посланья лично Генеральному секретарю ЦК КПСС, Председателю Верховного совета СССР, товарищу Леониду Ильичу Брежневу. Не помню, возможно, перед товарищем было ещё и Маршалу Советского Союза. И во всех обращениях ему лично благодарность за… нашу счастливую жизнь, наверно, или это только Сталину так писали и говорили, а Брежневу как-то иначе?
Всё это так тошнотворно, что читаю, слушаю словоблудие это и плююсь. Ни стыда, ни совести нет у правителей, тем более это мы всё раз уже пережили. Но история повторяется, как писал Маркс, один раз в виде трагедии, другой – в виде фарса. Вот такой фарс мы и переживаем сейчас.
Однако не только мне это претит. Не только мне этот фарс отвратителен.
Вот приходит Дима из школы и рассказывает анекдот:
В начале двадцать первого века школьники спросили учителя, кто такой Брежнев?
Учитель ответил:
– Брежнев – мелкий политический деятель эпохи Владимира Высоцкого и Аллы Пугачёвой.
А Илюша ещё ранней весной с наступлением солнечной тёплой погоды принёс из школы такую вот песенку:
Пришла весна, настанет лето,
И я от радости кричу:
Спасибо партии за это
И лично Леониду Ильичу.
Да, обследование мы в Москве до конца не прошли, а Илюшу снова желчный пузырь начал беспокоить. Лена снова пришлось устраивать ему слепое зондирование.
Нам удалось достать путёвку в пионерлагерь "Жемчужина" санаторного типа по этому именно профилю в нашей области под Новопсковом.

Второго июня я с Илюшей утром выехал рейсовым автобусом до Новопскова, и через полтора или два часа шофёр остановил автобус, четырёх километров не доезжая до этого городка, и показал нам на лесок: «Вот там лагерь "Жемчужина"».
И в самом деле, когда мы к сосновому лесу, отстоящему метрах в ста (а может и ближе) от шоссейной дороги, подошли, то увидели, что за соснами проглядываются ограда и белые низенькие строения.
В лагерь Илюшу по путёвке зачислили без промедления, а так как время было обеденное, то сразу же и направили его обедать в столовую с огромным квадратным обеденным залом. Большинство пионеров уже пообедало, столовая опустела, и только за несколькими столами сидели одинокие грустные личности, нехотя хлебавшие суп из тарелок. Кроме того тарелочки с гречневой кашей с котлетой и стаканы компота стояли нетронутыми ещё перед каждым, но, похоже было, что за них не примутся они и до вечера. Девушка в белом халате и с красным галстуком убеждала их не тянуть: «Если вы сейчас обед не съедите, то его вам придется всё равно вместе с ужином съесть». Не знаю, пугала ли подобная перспектива нежелающих подкрепить свои силы, но я не заметил, чтобы движение ложек ускорилось.
Из любопытства, чтобы узнать, как здесь готовят, я сел за свободный стол рядом с Илюшей, и подошедшая дежурная спросила меня: «Может быть и вас покормить?» Я не оказался. Нам с Илюшей подали то же, что стояло на столах у лениво тащивших ко рту ложки ребят. И суп, и второе, и компот показались мне вполне приличными и, по-моему, пообедали мы с удовольствием. После чего я распрощался с Илюшей, пообещав вскорости его навестить. Кроме того, я взял с него слово писать хоть короткие письма, а я буду ему на них отвечать.
Раза три за июнь я приезжал к Илюше.
В первый раз я взял его в лагере и повёл на реку Айдар. Река небольшая, речушка, но чистая и глубокая. Я поплавал в реке, потом взял лодку, и мы покатались вместе с Илюшей на ней, а затем я вылез из лодки, Илюша остался и одним веслом выгребал…
В другой раз мы просто гуляли в лесу. Потом Илюша побежал на обед, а я достал прихваченную по пути на автостанции Счастье бутылочку пива и развернул бутерброд – хлеб с маслом и сыром, и с большим удовольствием перекусил. После чего, как в раннем детстве улёгся под соснами на спину на земле, усыпанной хвоей, и стал смотреть вверх, в небо, видневшееся между вершинами сосен. Вершины качались, тревожимые ветром чуть-чуть, а на земле было тихо, мирно, спокойно, и солнечные лучи косо пробивались между лапами сосен и жёлтыми пятнами ложились на хвою возле меня. Я лежал в бездумном созерцании неба и сосен, и тут на протоптанную дорожку выскочил Илюша из лагеря и поскакал по тропинке на одной ножке, напевая песенку о солнечных зайчиках.
И вся эта картина, тёмно-зелёные лапы, высокие бронзовые стволы под голубым небом и этот безмятежный покой, и золотистая пряжа лучей, и родной этот мальчонка в коротких штанишках и белой рубашечке, скачущий на одной ножке по тропинке и поющий:
Зайчики солнечные,
Куда вы скрылись,
Зайчики солнечные? –
наполнили сердце такой неизбывной нежностью, таким счастьем, что передать это невозможно никаким способом. Шли одни из самых счастливых минут в моей жизни…
В один из приездов мы с Илюшей пешком сходили посмотреть Новопсков. Обыкновенный райцентр, с небольшими домами, показавшийся мне довольно зелёным.
Однажды, вернувшись из поездки к Илюше, весь пыльный и потный я ввалился в седьмом часу домой и узнал (а, скорее всего, я это знал и заранее), что Лены нет дома, что она на банкете выпускников музыкального училища этого года в кафе "Арктика", что на Советской в вылете цоколя двенадцатиэтажного дома у входа в Комсомольский сквер.
Я принял душ, надел белую рубашку с "золотыми" круглыми и большими, как колесо, и с тиснением индийскими запонками, подаренными мне в день рождения начале семидесятых работниками угольного отдела обкома, облачился в парадный свой серый костюм, повязал галстук и освежённый душем и чистой одеждой от усталости, что накопилась за день поездки, отправился на банкет. Чего греха таить: люблю я всякие банкеты, обеды, танцы и прочие блестящие празднества, люблю быть красиво одетым, особенно рядом с Леной, которая выглядит прелестно и элегантно всегда.
Я открыл дверь в кафе – празднество было в самом разгаре. Гремела музыка, впрочем, к чести училища или кафе, уж не знаю, гремела довольно умеренно. За столиками в передней части зала редко сидели педагоги и выпускницы. Много мест пустовало за столиками, что объяснилось довольно легко: на свободной площадке за столиками было народу погуще, там в танце двигались пары. Я обвёл зал глазами и нашёл столик, за которым сидела Лена, рядом с нею сидела её ученица Рая Яцумира, очень прелестная милая девушка, не красавица, как когда-то Наташа Собковская, но очаровательная предельно.
Два места за столиком были пусты, обладательницы их, как видно, танцевали на упомянутой выше площадке, в зале давно всё смешалось, и те, кто устал танцевать, отдыхали уже, где попало. Я сел рядом с Леной, она передала мне какое-то блюдо, я выпил и закусил. Потом пригласил Лену потанцевать, потом Раю – мальчиков-то было в училище мало и девушки в основном с девушками же и танцевали, а, на мой взгляд, это не танцы. Ну что было б за удовольствие с каким-либо парнем мне танцевать. Так я весь вечер и протанцевал попеременно то с Леной, то с Раей, пока зал не закрыли. От этого вечера осталось чрезвычайно приятное впечатление и то, что Леночка была очень красивой.
… Илюша выполнил обещание, и весь месяц между нами велась переписка. Мои письма к Илюше не сохранились, его письма уцелели, и я их полностью привожу. Это некоторое представление даст о его жизни в лагере.
Письма из "Жемчужины".
* * *
Ворошиловград, ул. 3-я Донецкая, 13, Платонову В.С.
3.V/80 г. вторник                          І день моего пребывания в лагере.
Днём играли в карты, не услышали, как объявили тих<ий> час. Жгли костёр около реки Айдар. Прыгали через него.
Комаров от костра стало ещё больше, хотя дым валил, как из паровозной топки. Пришлось от них отмахиваться ветками сосны. Пришли в лагерь только в 9 ч. 07 м. ? сек.
                                                                                                       Плат. [Хран<ить> до моего приезда].
* * *
4.VI/80 г. среда                             ІІ день моего пребывания в лагере.
Утро.
Утром мы встали около 7 часов. Застлали постели и играли в мелкие игры. Вошла воспитательница и начала на нас кричать, почему мы встали? "Сейчас всего 7:07 – весь лагерь бýдите!" – сказала, чтоб не шумели, и ушла.
                                                        …….Плат. [Хранить до моего приезда].
На обратной стороне конверта: Приезжайте! – и приписка в углу: В письме ошибка: 3.V/80 г. ложно. 3.VІ/80 г. 4.VІ/80 г.
         На отдельной открытке
Папа, здравствуй!
Поздравляю тебя с днём рождения.
Желаю всего самого лучшего.
У нас всё хорошо. До свиданья.
{Штемпель Новопскова 04.06.80 – Ворошиловграда 06.06.80}
* * *
4.VI/80 г. среда                             ІІ день моего пребывания в лагере.
Завтрак.
На завтрак нам дали манную кашу, макароны, редиску и котлету. Котлету я съел, а остальное есть не стал. Вожатая сказала, что я и ещё один мальчик (из нашей палаты) будем сидеть до вечера. А в ужин мы, кроме того, что дадут на ужин, будем есть завтрак.
* * *
4.VI/80 г. среда                             ІІ день моего пребывания в лагере.
Наконец, меня отпустили. А Димка (так зовут того мальчишку, с которым мы сидели) до сих пор сидит. То есть вот сейчас, когда я пишу это письмо. Перед завтраком нас должны были взвесить, но лечебный корпус был закрыт, и мы разошлись по палатам.
На лицевой стороне почтовой карточки:Пришлите мне почтовые карточки. Буду ещё писать.
{04.06.80 – 06.06.80}
* * *
5.VI/80 г. четверг. В прошлом письме неправильный индекс: 349760349670. Приезжайте.
                                         ІІІ день моего пребывания в лагере.
Я хотел бы описать все события этого дня, но, к сожалению, не могу (не хватит бумаги!). И поэтому решил написать самое главное. После ужина мы должны были идти на пионерский костёр по случаю открытия лагерного сезона. Но перед тем как на него пойти
{09.06.80 – 09.06.80}
* * *
у мальчишек нашей палаты с мальчиками соседней палаты завязалась великая война шишками. Наше войско отступило за территорию лагеря под страшным огнём шишаков (у нашего лагеря нет забора). Но нам это было на пользу, в лесу был большой запас шишек, и взять наше укрепление было почти невозможно. А перед нашим укреплением было здание, в котором проходили разные концерты и т. д. И неприятель забрался в тот дом. С неожиданными воплями они выбежали из здания, и на них обрушился шквал огня.
{09.06.80 – 09.06.80}
* * *
Враг отступил. И тогда мы решились на хитрость. Я с одним мальчишкой подошли вплотную к «укреплениям» противника и начали кидать шишки. Тут из враж<еского> укр<е>п<ления> выскочило несколько человек, и мы дали дёру. А потом случилось вот что: враги, погнавшись за нами, с разгону заскочили в лес, и попали в засаду.
Но не всегда операции оканч<ивались> наш<ей> побед<ой>. Один раз нас вышибли из нашего укрепления всего за неск<олько> сек<унд>. Но тогда с криком: "За Родину!" мы мгновенно вышибли врага. Мы погнали мальчишек из соседней палаты до самого корпуса. Но тут вышла воспитатель и сказала, чтоб мы строились и шли на костровую площадку.
Когда мы пришли к костр<овой> пл<ощадке>, то увидели громадную гору веток и досок, выложенных в виде звезды.
А под этим – рисунок этой звезды (вид сверху).
В середине звезды был шест, а к нему были привязаны доски. Когда эта громадина вспыхнула, нам пришлось зайти в лес. Зрелище походило на газы, вылетавшие из ракеты, которая летит носом в землю.
Но, к сожалению, костёр горел недолго. Но зато угли оставались красными ещё несколько часов. Тогда я натаскал их, завалил ветками и сделал свой костёр. Вскоре мы ушли в лагерь.
До свиданья.
У меня кончилась бумага и...
{09.06.80 – 09.06.80}
* * *
6.VI/80 г. пятница.                   ІV день моего пр. в п/л. Жемчужина.
Сегодня ничего интересного не было.
Утром распределили, кто, где будет дежурить. Мне сказали, чтобы я дежурил у входа в лагерь. Часа 4 я сидел у ворот. Тут сказали, чтобы я шёл на мед. осмотр. И я пошёл в лечебный корпус. Меня взвесили и измерили рост. Вес – 32 кг и ещё сколько-то грамм, по-моему, 800. Рост = 1 м 40 см.
Потом мне сказали, чтобы я шёл к зубодёрам, но я с двумя мальчишками удрали от них.
349670 Ворошиловградская обл. г. Новопсков  п/л Жемчужина 4 отряд 2 палата кровать, ближняя к двери Платонов И. В.
         Плат<онов>
Пишите мне письма.
Вечером 6 июня показывали разные мультфильмы. Вернулись в корпус почти в 10 часов.
* * *
7.VI/80 г.                                        4 день (? – В. П.) м. пр. в лаг.
Я думал, что сегодня я писать не буду. Но вечером мне пришлось кое-что написать.
Вечером девчонки в свою палату затащили двух мальчишек. Тогда я с Виталькой взяли полотенца, завязали на концах узлы и пошли выручать мальчишек. но попали в засаду, и нас тоже затащили туда. Тут началась драка полотенцами.
Вскоре мне удалось вырваться на свободу. Но через несколько мин. меня снова затащили туда. И тогда мы начали беситься. Потом пришла воспитательница и нас выпихнула из палаты. Воспитательница назначила главного за порядком. А сама уехала искать сбежавшего мальчишку.
* * *
8.VI/80 г.                                        5 день моего пр. в п/л. Жемчужина.
Сегодня ко мне приехал Папа. Пионервожатая взяла расписку, и мы пошли на речку. Там оказалась лодка с одним веслом. Сначала я катался вместе с папой. А потом поплыл сам, папа ждал меня на берегу. Потом мы гуляли по лесу. Когда мы пришли в лагерь, то обед уже начался. После обеда я пошёл к Папе, посидел с ним.
Через полчаса папа уехал на попутной машине. А я пошёл на тихий час. Потом был смотр строевой песни. Мы получили 2 место. после этого я начал качаться на качели, подсели ещё несколько чел<овек>. В конце концов, на качели сели 12 чел.
Мы начали кататься. Вдруг раздался страшный треск. Я не успел опомниться, как очутился на земле. Что-то твёрдое ударило меня по голове.
(Ниже следует рисунок переломленной доски на опоре и в разные стороны вверх тормашками разлетающихся мальчишек.)
Сегодня к нам приехал новый мальчик Валера. Он во 2 классе.
* * *
Экстренное сообщение информбюро Украины и СССР
от 8 июня 1980 г. Воскресенье.
8 июня около 7 часов вечера я сел на качели с одной стороны, на другую сторону сели Димка и Виталик. Потом подсели ещё. В конце концов, на каждой стороне качелей оказалось по 5 чел<овек>. Здоровье качелей ухудшилось, они перегнулись до предела.
Подсели ещё по одному человеку. Через несколько минут качелей не стало.
{10.06.80 – 11.06.80}
* * *
9.VI/80                            6 д. м. п. в п/л. Ж.
Сегодня было открытие лагерной спартакиады. Но я в ней участвовать не мог. Нога начинает болеть при малейшем движении.
Сегодня был футбол, играли 4 отд<еление> и 3 отд<еление>.
Я не знаю подробностей, но одному мальчишке сломали палец.
Срочно высылай ручку.
         До свидания.
{10.06.80 – 10.06.80}
* * *
9.VI/80 г. Понедельник                     6 д. м. пр. в п/л. Жемчужина.
Сегодня у меня никаких процедур не было.
После завтрака к нам подошла пионервожатая и попросила, чтобы мы научили её играть в шахматы. Сергей сказал, что он очень хорошо играет, что он весь отряд может обыграть. И поэтому он будет учить пионервожатую.
После того, как он показал ей ходы, он сказал, чтобы я с ним сыграл, а вожатая посмотрела, как нужно играть. Сергей расхвастался, что он меня обыграет. Но когда он убил у меня коня и пешку, а я у него коня и слона, Сергей сказал, что он не в настроении и играть не хочет.
Я записался в фотокружок.
{10.06.80 – 11.06.80}
* * *
9.VI/80 г.                                        6 д. м. п. в п/л. Ж.
Вечером показывали кино "Гусарская баллада". Фильм очень интересный, пришли в корпус часов в 11.
                                                        7 д. м. п. в п/л. Ж.
Сегодня перед полдником я подрался с Федей за то, что он разодрал мне кепку.
Потом мы с Вадиком побежали на эстраду – она была пустая.
За нами увязался Валерка. Мы начали от него убегать. Я закрутился в занавес, ко мне подскочил Валерка и начал хлопать по занавесу и хватать меня. Тогда я выскочил и спрятался за колонну. А он думал, что я до сих пор в занавесе, и кричал, чтобы я выходил. Примерно полчаса он гонялся за нами.
10.VI/80.
Потом было кино "Вы Петьку не видели?"         Приезжайте. 
* * *
11.VI/80.                         8 д. м. п. в п/л. Ж.
Сегодня была уборка палаты. Старшая пионервожатая сказала, что лучший отряд поедет по местам славы Ворошиловградщины.
Я чувствую себя не очень хорошо, кружится голова и вообще как-то плохо.
* * *
Ворошиловград, ул. 3-я Донецкая, д. 6, кв.13, Платоновым.
Папа, здравствуй. Получил от тебя два письма.
Нога уже почти не болит. но бегать ещё трудновато.
8 д. м. п. в п/л. Ж.                        11.VI/80 г.
Сегодня мы ходили в лес искать материал для поделок. Наше звено постепенно уходило всё дальше и дальше и, наконец, заблудилось. Одни кричали, что лагерь там, другие – не там. "Спасло" нас кладбище, я вспомнил, где-то возле него должна быть дорога, прошёл метров 20. Так и есть – дорога. По ней мы пришли обратно.
{12.06.80 – 13.06.80}
На лицевой стороне почтовой карточки: ПРИЕЗЖАЙТЕ. Папа, пиши число, когда отправляешь.
* * *
11.VI/80 г.                       9 д. м. п. в п/л. Ж.
Я нашёл ветку, из неё можно выстругать зверя. Ветка была сухая, и я нечайно сломал "зверю" рог. Но, я думаю, его можно приклеить.
Пришлите мне кепку от солнца, а то моя разорвана на куски.
Приезжайте!
Папа, пиши разборчиво, а то я почти ничего не понимаю.
Вечер.
Приклеил кикиморе рог, приделал пластилиновые глаза и рот. Приеду в Вор-град, сделаю их деревянными.
На обратной стороне конверта:ПРИЕЗЖАЙТЕ
* * *
12.VI/80 г.                       9 д. м. п. в п/л. Ж.
Ночь.
10 часов ночи. Сегодня в 12 часов мы решили мазать пастой девчонок. К нам зашла воспитательница. Мы рассказали, что хотим делать. Она сказала:«Я вам дам будильник, заведу на 12°° и поставлю у вас в комнате. Вы следите, как только он зазвонит, нажимайте кнопку. Ваше дело не заснуть». Мы ждали. Воспитатель открыла к девчонкам дверь. Два мальчика уже заснули, я ещё держался. Наконец, зашла воспитатель. Она сказала, чтоб мы вставали, девчонки спят. Я надел носки и зашёл в палату, выдавил пасты на руку и поставил печать одной девчонке. Потом прямо из тюбика выдавил другой девчонке на лицо.
Я еле сдерживал смех.
Ко мне подошли ещё двое мальчишек, и мы стали мазать вместе. Когда измазали всех девчонок, за дружбу решили измазать и мальчишек. Скоро мы перемазали всех. И мы легли спать.
Утро.
Раздался какой-то крик, и в нашу палату вбежал Олег. На него смешно было смотреть – всё лицо в белой краске. Он начал кричать, тут прибежали и другие. И мы всё свалили на другую палату. Но зато ночью, когда я мазал одну девчонку, она проснулась и, ничего не понимая, спросила, а что вы тут делаете. Так что девчонки знают, кто их мазал.
12.VI/80 г.
Завтрак.
Перед завтраком нам сказали, что мы поедем в Новопсков кататься на карусели.
Обед.
После обеда мы поехали в Новопсков кататься на карусели. Я катался три раза подряд. Потом пошли в магазин, я купил бутылку ситра (у меня в кармане оказались деньги), которую с мальчишками распили в автобусе.
На полдник неожиданно дали пломбир. Я сначала подумал, что он лечебный.
{13.06.80 – 13.06.80}
На обратной стороне конверта:ПРИЕЗЖАЙТЕ! ЖДУ.
* * *
13.VI/80 г.                       10 д. м. п. в п/л. Жемчужина.
Утро.
Утром я неожиданно проснулся от стука в дверь. Я чуть-чуть открыл глаза. Дверь открылась, и вошло несколько девчонок с пастой в руках. Когда они подошли к моей постели, я хриплым голосом сказал: «А куда вы идёте?»
Девчонок, как ветром, сдуло.
Папа, я получил 12 числа твоё 3-е письмо.
13.VI/80 г.                       10 д. м. пр. в п/л. Жемчужина.
Сегодня я научился наматывать плёнку на катушку и заряжать в кассету (с закрытыми глазами). Потом мы пошли фотографировать.
После тихого часа мальчишки нашей палаты начали бутцать бутылку. Я сказал: «Сейчас бутылки не будет». И слова мои сбылись. Я легонько пхнул бутылку, она покатилась, стукнулась о ножку кровати, и... "бам" – и бутылки нет.
Когда я выносил осколки, я поранил палец. Но хуже всего, что маленький кусочек стекла зашёл мне под кожу. Несколько минут я ковырялся и, наконец, осколок вытащил.
После ужина был экспресс. Правила игры закл<ючаются> в том, что все отряды о<дного> отд<еления> берутся за руки и бегут, отыскивая станции. На станциях задают вопросы... Например, на станции Пионерской задавали такие вопросы: «Сколько лет Артеку?», «Сколько лет Пионерской организации?» и т. д. Когда игра началась, мы сразу побеж<али>. Когда прошли 3 ст<анции>, я упал, меня поволокли по асфальту, чтобы не разорвать цепь. Материя на моих дж<инсах> трещала. Наконец, меня подняли, и я побежал дальше.
После ужина было кино "Всадник без головы".
14.VI/80 г.                       11 д. м. п. в п/л. Жемчужина.
Утром был дождь. Зарядки и линейки не было.
15.VI/80 г.                       12 д. м. пр. в п/л. Жемч.
Сегодня ко мне приехал Папа. Мы с ним ходили пешком в Новопсков. Там я катался на карусели. На обратном пути Папа купил себе билеты в Ворошиловград. И мы пошли в лагерь. В 16 ч. Папа уехал.
Вечером у нас был шахматный турнир. Я играл с Мищенко и победил. Ура! Ура! Ура! Игра была очень напряжённой, и, когда она кончилась, как будто тяжесть с моих плеч спала.
До свиданья.
* * *
16.VI/80 г.                       13 д. м. пр. в п/л. Жемчужина.
Сегодня я играл с Гринчуком и выиграл. Вернее, он сдался, когда я убил у него ферзя, ладью и много других фигур. .Мне ещё предстоит сыграть 6 партий.
Вечером было кино "Руслан и Людмила", 1 серия.
17.VI/80 г.                       14 д. м. пр. в п/л. Жемчужина.
Сегодня был день бантика. Мы ещё утром побежали к девчонкам просить бантики. Но кроме бантиков взяли и платья. Зашли в палату и стали переодеваться. Я одел зелёное платье, надел белый бантик с красными кружочками и подпоясался ремнем. Вид получился довольно смешной. Кроме этого надел женские туфли. Издалека нас невозможно было отличить от девчонок. В таком виде я пошёл и на процедуры.
Но вскоре мне это надоело, и я снял платье и бантик.
Сегодня было занятие кружка. Но на кружок никто не пришёл, кроме меня и Феди. На кружке мы сами печатали фотографии, и было очень интересно.
Вечером была вторая серия фильма "Руслан и Людмила".
18.VI/80 г.                       15 д. м. пр. в п/л. Жемч.
Сегодня утром мне делали слепое зондирование.
Перед обедом играл в шахматы с Леонтьевым и проиграл. Но зато после обеда выиграл у Бондаренко.
19.VI/80 г.                       16 д. м. пр. в п/л. Жемч.
Сегодня было занятие фотокружка. На этом занятии я научился заряжать плёнку в бачок.
После тихого часа мы увидели мышку. Минут 10 мы за ней гонялись. За таким занятием и застала нас воспитательница. Все в пыли мы лежали на полу и ловили мышку. Через несколько минут она забежала под шифоньер. Коля стукнул по нему, мышка сорвалась, упала, стукнулась головой о пол и осталась лежать.
Мы подняли её. Мышка, ковыляя, тихонечко поползла и остановилась. Вечером нам пришлось её выбросить на улицу, так как мышка, наверно, была больная. Она всё время лезла на свет. Очень часто ходила по кругу и т. д.
Вечером мы легли пораньше, так как нам вставать в 5 ч., потому что мы идём в поход.
20.VI/80г.                        17 д. м. пр. в п/л. Ж.
В 5 часов утра нас разбудили. Мы собрались и пошли в поход. До Новопскова мы шли пешком, а потом до озера нас подвёз лагерный автобус. Около озера было несколько палаток, но все они были заняты. Оказалось, что один отряд занял не свою палатку. Мы прогнали их и залезли в неё.
Потом мы пошли удить рыбу. Оказалось, что в озере есть рыба. Много мелкой, но иногда попадаются и караси. Я долго ходил по берегу и смотрел, как другие ловят рыбу. Наши мальчишки тоже ловили, но пока <рыба> у них не клевала, а начала клевать перед уходом назад.
Вскоре начался дождь. В двухместную палатку влезло 17 человек, что казалось невероятным. Она надулась, как воздушный шарик. Кроме того, мальчишки, оставшиеся наружи, тыкали в неё палками. Палатка трещала. Наконец, один угол палатки рухнул. Все вылезли и начали её поправлять.
* * *
Дима, привет. Я получил твоё письмо. В лагере у нас не очень интересно. Несколько дней назад в лесу я нашёл хорошее удилище. Когда приеду в Ворошиловград, сделаю из него удочку.
Мы ходили купаться на речку 3 раза: 21 июня, 22 июня и 23 июня.
Мы ездили в поход на озеро. И опять же 2-ухместная палатка на 40 человек. Когда начался дождь, туда невероятным образом влезли 17 человек. Палатка напоминала воздушный шарик до отказа наполненный воздухом.
28 июня приеду.
                                         Пока.
23 июня 1980 года. Понедельник.
* * *
25.VI/80 г.                       23 д. м п. в п/л. Ж.
Сегодня был день Нептуна. Он проходил на пляже.
{25.06.80 – 26.06.80}
Пребывание Илюши в лагере-санатории заканчивалось в субботу 28 июня. Я знал, что между Ворошиловградом и Новопсковом, как и между ним и другими райцентрами, по утрам снуёт десятиместный небольшой самолёт (всё тот же АН-2, если не ошибаюсь), и решил доставить мальчишке удовольствие прокатиться по воздуху. В городской кассе предварительной продажи билетов я купил на это число два билета на десятичасовый (а другого не существовало вообще) рейс из Новопскова в Ворошиловград, и рано утром заявился к Илюше. Автобусы на новопсковский аэродром (километрах в двух от города) не ходили, надо было до него добираться пешком. Мне сказали, что туда есть дорога от шоссе, начинающаяся неподалёку от лагеря, мы с Илюшей на неё вышли и отправились по этой грунтовой дороге к аэродрому, не заходя в Новопсков.
Коричневая с двумя накатанными колеями и с притоптанной травяной полоской между ними дорога плавно вилась по полям с мелкими кочешками белокочанной капусты на широко распластавшихся листьях, с низкорослыми тёмно-зелёными кустиками помидор, с плетями огурцов или каких-то бахчёвых. Прошагав с полчаса под утренним солнцем, негорячим ещё, мы вышли к аэродрому. Он представлял собой земляное чёрное укатанное поле, совершенно пустое, без каких либо признаков самолётов, обок которого прилепилось маленькое строение, нечто вроде строительного вагончика, но с высокой на растяжках антенной. Мы подошли к нему и увидели в холодке у стены стоявшего человека в выгоревшей форме Аэрофлота. Я показал ему наши билеты, а он предложил нам до десяти часов обождать. «Вылет состоится после прибытия самолёта из Ворошиловграда», – пояснил он, как будто мы и сами не могли догадаться, что без самолёта вылета никакого не будет.
Мы уселись возле него на траве и стали ждать самолёт, до отлёта оставалось ещё часа полтора. Время лениво тянулось, но вот и десять часов наступило, а самолёта всё не было. «В чём дело?» – справился у мужчины в форме Аэрофлота. Он утешил: «Самолёт часто опаздывает, подождите ещё».
Мы терпеливо прождали ещё один час, и я начал нервничать. «Вы не можете связаться с Ворошиловградским аэропортом, узнать, вылетел ли самолёт, если нет, то когда вылетит?» – спросил я у служителя Аэрофлота. «У нас нет связи с аэропортом», – ответствовал он.
Возможно, он мне соврал, но тогда вопрос: для чего?
Мы прождали ещё один час в надежде уже сильно ослабшей. Наконец, мужчина сказал: «Наверно, сегодня не прилетит, сильно так ещё никогда не опаздывал. Давайте ваши билеты!»
Я отдал ему оба билета, он возвратил мне деньги за них, без комиссионных, правда, за предварительную продажу. Но я понимал, что глупо их с него требовать. Да и квитанции за эту услугу не было у меня. Кто же их сохраняет?
И поплелись мы с Илюшей обратно к лагерю той же дорогой, оба огорчённые донельзя.
… По шоссе машины проносились, не останавливаясь, не обращая внимания на поднятую руку мою. Вдруг резко затормозил перед нами микроавтобус, дверца открылась, и знакомый голос позвал: «Залезайте быстрей!» В автобусе оказалась Аля Чижевская, кажется, она была с Аней. Они откуда-то возвращались домой. Увидев нас у дороги, она и остановила автобус, который для них Дима в какой-то организации заказал. Не помню, работал ли он в обкоме ещё или уже пожарной частью командовал в управлении МВД.
… В этом году Погарцевы ввели нас в дом Фоменко. Тимофея Григорьевича я знал давно, он был старше нас лет на пятнадцать, кандидат технических наук, заведовал лабораторией в Углеобогащении, в которой работала и Женя Погарцева. Жена его, Валентина Поликарповна, женщина незаурядная, неплохая художница, жизнь свою посвятила воспитанию сына. И, забегая вперёд, скажу: воспитала неплохо. Сын их, Анатолий, несколько лет назад с золотой медалью окончил 20-ю школу, где учились и мои ребята, только не так блестяще, как он. Развит он был всесторонне: отлично рисовал, в "Пионерскую правду" рассказы писал и печатался там, превосходно занимался по математике. Так что при выборе профессии в жизни у него были сложности. Чему себя посвятить? Вроде бы больше всего его влекла журналистика. Но друг отца его, зав административным отелом обкома Осьмин, в журналистику подаваться не посоветовал: «Там очень трудно пробиться. Можно в районных корреспондентах застрять на всю жизнь». И решено было поступать в институт, связанный с физикой и математикой. И, конечно, в Москву. Золотая медаль обеспечивала поступление без экзаменов в любой институт, вот и поехали Тимофей Григорьевич с Анатолием институт выбирать.
Как нам рассказывал Тимофей Григорьевич, побывали они и в МВТУ[4], и в ряде других престижных институтов Москвы, и в Московском университете. «Всё решил мармор[5], – подшучивал Тимофей Григорьевич. – Как только Толя увидел блеск Московского университета, он сказал: учиться только здесь».
Не помню, на какой факультет он подал свои документы и был принят, но на первом же или на втором курсе математик Академик Александров заметил незаурядные математические способности Анатолия и уговорил его перевестись на механико-математи-ческий факультет. По окончании университета, Анатолий Фоменко был оставлен в аспирантуре, в которой пробыл недолго, доказав теорему, над которой математики лет двести бились бесплодно. Доказательство это и стало кандидатской его диссертацией. Кандидатом, однако, Анатолий не стал. При защите диссертации ему сразу присвоили учёную степень доктора математических наук. И оставили в университете. Правда, последнее удалось лишь после нескольких хождений академика Александрова в ЦК партии.
Через несколько лет математик, профессор, доктор Анатолий Тимофеевич Фоменко, в частности занимавшийся топологией[6], станет членом-корреспондентом Академии Наук СССР, а затем и её действительным членом (академиком). После развала СССР – он академик РАН[7].
Свои доказательства топологических теорем в книгах он иллюстрировал оригинальным способом, вводя в рисунки с бесконечными множествами повторяющихся геометрических форм человеческие фигуры и сюжеты, в том числе и из "Мастера и Маргариты" Булгакова. Эти картины – иллюстрации, но они и самодостаточны в своей художественной выразительности. Неофициальные выставки его картин в советские времена пользовались успехом в интеллигентских кругах…
Несколько позже, с конца 80-х годов или с начала 90-х, Анатолий Тимофеевич наряду со своими математическими занятиями увлёкся научными исследованиями исторической хронологии. Его критика принятой в Европе хронологии Скалигера и Петавиуса достаточно убедительна, но не воспринята современными историками. Может быть, этому помешали собственные построения истории у Фоменко, которые, на мой взгляд, выглядят совершенно фантастическими. В своих ругательных статьях "историки" называют Фоменко не иначе, как сумасшедшим академиком. Но это, как понимаете, не метод борьбы… Впрочем, это ленинский метод – брань вместо доказательных возражений.
Итак, Москва и Ленинград на июль-август закрыты, и мы, тут память мне изменяет совсем, уезжаем в Алушту. А там только одно. Под вечер Костя с Наташкой заходят к тёте Наташе и приглашают нас (меня то есть, Диму, Илюшу) в пивной бар, что открылся на набережной впритык к задней стене летнего кинотеатра.
Бар этот внутри стилизован под старинное помещение, то ли харчевню, то ли средневековый трактир. Зал от прохода с обеих сторон уставлен рядами длинных деревянных столов и длинных таких же лавок, на каждой могут усесться до шести-восьми человек (как мне сейчас представляется). Вечер в самом начале, и зал поэтому полупуст. Мы проходим в центр зала, протискиваемся между столом и скамьями к глухой стене его, чтобы нас никто не смог беспокоить. По одну сторону сидится Костя с Наташкой, по другую – Дима, Илюша и я. Костя нас угощает. Заказывает ребятам на брата по паре бутылок ситра, а нам пива, не помню, по сколько уж кружек, но много.
Пиво отличное, настоящее "Жигулёвское", и мы медленно с наслаждением потягиваем его часа два. Ребята, конечно, "потягивают" ситро из стаканов. Я страшно голоден, но закуски в баре нет никакой, кроме солёных палочек, да к тому же ещё и густо снаружи крупной солью усыпанных. Их есть невозможно, настолько они солоны, но голод – не тётка, и я весь вечер жую эти палочки, запивая проклятую соль глоточками пива.
… Дома, у тёти Наташи, я долго заснуть не могу, так мне плохо от съеденной соли. Чувствую, отравился, мучаюсь, но молчу – сам, дурак, виноват, не мог два часа без еды потерпеть. Или догадаться выйти из бара и купить где-нибудь с лотков пирожков. Хотя, времена уж настали такие, что пирожков, пожалуй, было и не купить…
Вот и всё это лето, да и то, может, было не в этом году.
Где мы смотрели закрытие Олимпиады по телевизору, понять не могу. Дома у нас "Электрон" чёрно-белый. Изображение же на экране цветное. Устроители постарались, зрелище было красочным и эффектным. Грустно улетел в небо на волю отпущенный олимпийский Мишка. Празднество, почти не омрачённое бойкотом стран проамериканского блока, закончилось, наступали будни…
… В июле вроде бы в Польше начались забастовки после повышения правительством цен в заводских столовых (вспомните Новочеркасск!). Правительство что-то предприняло, кого-то арестовали, с кем-то соглашение подписали, забастовки на убыль пошли… и вдруг вспыхнули с новою силой. "Радиоголоса" доносили известия с Гданьской верфи имени Ленина, где в числе руководителей забастовки был Лех Валенса, электрослесарь. Позже он станет во главе "Солидарности" – независимых профсоюзов, куда за короткое время войдёт от двух до десяти миллионов поляков (по разным источникам). Такого скандала наша печать и пропаганда уже не могли замолчать. Обвиняли во всём, как положено, империалистический Запад. Это они помогли вражеским элементам в братской нам Польше развернуть антисоциалистическую пропаганду, обманом увлечь массу людей. Это они нелегально забросили в Польшу через границу печатную технику для "Солидарности", своими газетами и листовками оболванивших честных рабочих…
В это, не в оболванивание, а в технику для печати, можно было поверить. В Польше вроде и было чуть посвободней – печатали вещи, которые в Союзе бы никогда в печать не прошли – недаром же я журнал "Польша" выписывал, но всё это тоже было под жёстким партийным контролем, и печатные машины бы никто независимым профсоюзам не дал. Так что листовки печатали явно на машинах, переправленных через кордон. Но, не будь этого, движение возмущённых рабочих мигом бы задавили, как задавили в Новочеркасске у нас. Эх, если б рабочие Новочеркасска имели возможность обратиться с листовками к рабочим нашей страны, я думаю, вся страна бы их поддержала. Пришлось бы тогда повертеться негодяю Хрущеву и прочей сволочи из Политбюро. Привыкли творить, что хотели… Без всякой ответственности.
Да, когда-то венгерские события на время – сама мысль об этом сейчас меня ужасает – поколебали меня: а, может, Сталин был в жестокости своей прав, защищая социализм от врагов, то польская "Солидарность" смотрелась уже иначе совершенно: может быть наше косное руководство научится на этом чужом опыте прислушиваться к народу…
Не научились. Тупость неспособна к учению…
К счастью для нас и для Польши венгерские события не повторятся. В будущем году генерал Ярузельский введёт военное положение, чем предотвратит, по моему убеждению, вмешательство войск моей глупой Родины. Поляки не чехи, они стали б сопротивляться, и яростно, и сколько б десятков тысяч в этой схватке легло?
При введении военного положения погибнет около сорока человек, Лех Валенса и другие лидеры "Солидарности" будут арестованы на какое-то время, затем выпущены из тюрем. А через двадцать лет Лех Валенса станет президентом Польши.
… С сентября продолжаю читать лекции в ИПК. Шаввой подписан приказ о назначении на первую половину нового учебного года. Учебная нагрузка для меня установлена до 240 часов, это вдвое больше чем нужно. Свои 10-12 лекций в месяц я проведу.
На лекциях слушатели задают вопросы о Брежневе. Как понимать его беспрерывные награждения орденами?
Я отвечаю, как думаю: «Я этого понять не могу», хотя столичные лекторы учат нас объяснять это несколько иначе. Дескать, это делается для поднятия престижа нашего Генерального секретаря. Ничего себе! Поднимаем престиж так, что не только весь мир, но и наш забитый, оглуплённый народ над правителем насмехается. Впечатление, что в Кремле сидят одни идиоты, недаром "голоса" за бугром называют их "кремлёвскими старцами" с намёком на старческий маразм, присущий в этом возрасте многим. Ну, у самого генсека маразм – это точно. А вся-то страна? Райкомы, горкомы, обкомы, делегаты съездов? Не понимают, что это бред сивой кобылы? Что так дальше нельзя?
Всё они понимают, но слова не скажут, потому что боятся потерять свои привилегии, и ни больше, ведь теперь не стреляют… Что за мелкие души пошли? Ни один ведь на съезде не встанет, не крикнет с трибуны: «Одумайтесь! Это ведь стыдно! Не позорьте страну!»
В это время как раз прочитал в журнале повесть Кен Кизи "Над гнездом кукушки". Превосходная вещь. Произвела на меня тяжёлое впечатление. Так созвучна нашему миру. Все мы живём в таком же мозгобойном психиатрическом комбинате, какой описан Кен Кизи. И всё-таки, как не трагичен конец, он меня радует, не сдался индеец, не допустил, чтобы творцы всеобщего насильственного миропорядка отпраздновали победу над сильным, живым, озорным Макмэрфи, превращённым ими в бессловесное животное лоботомией. Никто таким его не увидел.
… Да, фанфары в нашем "комбинате" в честь партии, её мудрого ЦК и лично Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Верховного Совета СССР, маршала Советского Союза товарища Леонида Ильича Брежнева звучали всё громче, а дела в стране шли всё хуже и хуже. Даже у нас, в областном центре шахтёрского края мяса практически невозможно было купить, в центре продавалось оно лишь с утра в гастрономе "Советский", и люди с зари занимали там очередь перед дверьми. В десять утра ничего уже не было. Мяса кончалось.
У нас поставщиками мяса были Евгения Васильевна и Мария Феофановна, которые в этой очереди самоотверженно часами выстаивали. Но Мария Феофановна умерла, здоровье Евгении Васильевны ухудшалось, болели ноги, стояние в очереди становилось уже невозможным.
Это заставило меня призадуматься, и я пошёл к бывшим коллегам в обком партии. Времена теперь изменились, если когда-то работник обкома с папочкою ходил, а над портфелем моим насмехались, то теперь работники этого высокого заведения без исключения шли на работу с баулами. В буфете столовой покупали продукты, главным образом мясо, и в них после работы раздувшиеся баулы уносили домой. Я попросил Женю Кравцова (он стал зам зав отделом после того, как новая власть проводила Ершову на пенсию) как-нибудь мне в этом деле помочь. Он свёл меня (тут я с собой прихватил большущий портфель) к зав столовой, и, к моему удивлению, та узнала меня и отнеслась ко мне с большим уважением, чего уж никак не мог я понять. Её уважения ничем заслужить я не мог. Лекторская же слава моя ещё не достигла своего апогея, и вряд ли до ушей её могла докатиться.
Но как бы там ни было, мне взвесили четыре огромных куска свежей говядины, которые я еле втиснул в портфель, немало потрудившись над тем, чтобы крышку с застёжкою натянуть и замочек защёлкнуть.
Заведующая мне предложила любезно без стеснения к ней заходить. И я несколько раз ещё заходил, но как-то совестно было злоупотреблять слишком любезностью, и я искал выход из положения. И выход нашёлся. Недаром же в песне поётся: «Кто ищет, тот всегда найдёт». Выход подсказала соседка. Ну, не то чтобы подсказала буквально, мысль о нём сама напросилась после разговора с соседкой. Ирина Абрамовна Коллонтай, встретившаяся на ступеньках крыльца, похвастала, что её муж, Володя Коллонтай, как персональный пенсионер (он лет двадцать проработал в обкоме) прикреплён к магазину, что на углу Котельникова и Коцюбинского, там раз в неделю они выкупают установленную норму продуктов: мясо, колбасу, сыр, сгущёнку, яйца, муку, спагетти, зелёный горошек и т.д., и т.п.
Это и навело меня на мысль попробовать прикрепиться к этому магазину. Прав на это у меня не было никаких, для персональной пенсии надо было минимум десять лет проработать в обкоме, а у меня было чуть больше двух с половиной… Но попытка не пытка.
Как часто бывает, меня выручила случайность. Совершенно случайно узнаю, что инструктор Ленинского райкома партии, не помню фамилии, кажется Сирота, которого я в семидесятом году брал в НИИПИН для разбора жалобы на Витю Мирошниченко, сейчас работает заместителем председателя исполкома Луганского горсовета, и среди дел, которые курирует он, – торговля.
И вот прихожу я в горисполком в приёмную Сироты и прошу секретаршу доложить обо мне. Секретарша доложила и тут же предложила мне войти в кабинет. Товарищ Сирота узнал меня, разумеется, не спросил, по какому поводу к нему я пожаловал, а стал расспрашивать, чем я сейчас занимаюсь. Я сказал, что болезнь было вышибла меня из седла, сейчас я пенсионер по болезни, инвалид IIгруппы. Но не сдаюсь, работаю как внештатный лектор-международник, и ещё в Институте повышения квалификации руководящих работников и специалистов Минуглепрома СССР немного преподаю как почасовик. Пенсия у меня нормальная – 120 рублей, до персональной не дотянул, стажа работы в обкоме у меня не хватило. Само собой я умалчиваю, что у меня стажа этого с гулькин нос, а он и не уточняет. Одно вот плохо, с продуктами, а у меня двое школьников, нельзя ли мне как-нибудь прикрепиться к магазину для персональных пенсионеров?
Сирота вырвал листок из блокнота, и на листе с грифом заместителя председателя написал: В виде исключения прошу прикрепить к магазину бывшего работника обкома партии, пенсионера, инвалида II группы Платонова В. С.
С этой запиской прихожу к директору магазина, и она говорит, что со следующего месяца я буду включён список. Назначает день недели, в который «букву П отваривают».
С тех пор раз в неделю в означенный день мы с Леной приходим за продуктами в магазин, очередь небольшая, обычно пять-семь человек (правда, помногу берут, то есть выкупают всю норму, ни от чего не отказываясь). Постояв полчаса, уходим с полными сумками. И совесть не гложет, что многим роскошь такая (свинина, говядина, зелёный горошек, сгущенное молоко) недоступна. Такова жизнь, хотя это и отвратительно. Вот так развитой социализм, в который мы вместо хрущёвского коммунизма вступили! Не хочется и думать об этом, ну что, ну что я могу изменить?!
… Из мяса, как обычно, Евгения Васильевна готовила котлеты, а вот в первый раз принесённые спагетти за отсутствием тёщи в тот день я решил сварить сам. Я ещё их в жизни не пробовал, но знал, как и с чем их едят. Вскипятив в кастрюле воды, призадумавшись, как бы мне не сломать хрупкие ломкие нити, всунул в кипящую воду концы пучка длинных спагетти, в кипятке они сразу же размягчились, и, подталкиваемые мною слегка, дугой огибают крутую окружность кастрюли. Вытащив сваренные спагетти, раскладываю их кольцами в тарелках, заправляю сливочным маслом и густо посыпаю голландским сыром, предварительно натёртым на тёрке.
Ребята наматывают спагетти на вилки и едят с нескрываемым удовольствием.
В другой раз на кухне хозяйничала Евгения Васильевна, я в своей комнате. Дима с Илюшей ушли в кухню обедать… И вдруг из кухни доносится вопль. Прибегают ребята в слезах: «Бабушка спагетти на мелкие куски разломила!» Я понимаю их огорчение. Прелесть спагетти не только во вкусе, но и в том, что их можно на вилку наматывать…
… Продолжаю читать и лекции в "Знании". Как-то выпало мне читать в мединституте, но не в здании самого института, располагавшемся тогда на улице Оборонной, а рядом, в лекционном зале, пристроенном к одному из корпусов областной больницы, где когда-то я лежал в неврологическом отделении. Я пришёл чуть заранее, шла лекция для студентов, и я обождал в коридоре. Видел, как после лекции из дверей вышел Панченко, и прошёл в отделение в свой кабинет. Я стоял в стороне, и он меня не заметил. Прозвенел звонок. Я вхожу, лекционный зал полукругом, с крутыми ступенями, сверху спускается к центру, где на небольшом возвышении кафедра лектора. Я поднимаюсь на возвышение, встаю за кафедру и окидываю зал взглядом. За барьерами, ограждающими скамьи и ступени, торчат густо головы сплошь в белых шапочках. Что понятно. Студенты. Собираюсь начать, как дверь в зал вдруг открывается и стремительно входит Панченко. Идёт к кафедре, завидев меня, здоровается и объясняет: «Я тут папку забыл». Я подшучиваю над ним: «А я место ваше здесь уже занял. Ни на секунду место нельзя пустым оставлять – конкуренты мигом захватят». Панченко согласно кивает, и, забрав свою папку, уходит из зала. Начинается моя лекция.
Лекции у меня проходят удачно, особенно, когда я в ударе. К сожалению, в ударе бываю я не всегда. Часто болит голова, ещё чаще бывает несвежей. Но плохих лекций нет. Сам это чувствую, вижу по слушателям, по тому, как они заинтересованы мною, тем, что я им говорю, по обильным вопросам. И по тому, о чём уже говорил, что повторяется чаще и чаще: просят, чтоб лекцию прочитал тот именно лектор, который в прошлый раз у нас был. Это, безусловно, приносит удовлетворение некоторое морально, несмотря на жизнь исковерканную болезнью. Но что бы было со мною, если б не Леночка?! Никогда не пожаловалась, не упрекнула меня, что, мол, много болею, что зарабатываю немного. Когда я вынужден был уйти на пенсию по болезни и первый год к пенсии не подрабатывал ничего, пожилая соседка наша Ирина Колонтай (муж её тогда ещё лектором работал в обкоме), всегда демонстративно со мною любезная, чуть ли в меня не влюблённая (стоило нам встретиться на ступеньках крыльца, как она меня норовила обнять), так вот эта Ирина Леночке заявила: «И чего ты терпишь, не прогонишь его!»
Спустя много лет Лена мне об этом случае рассказала, и, признаюсь, очень задела меня даже этим рассказом. Но какова Колонтайша?! Я не злобный человек, зла никогда никому, кроме Ленина-Сталина, не желаю[8]. Но господь много позже Ирину Абрамовну наказал, у неё приключилась гангрена, и её отняли ногу, а затем и вторую. И хотел бы я знать, как бы она отозвалась на то, если б кто-то мужу её предложил выгнать её?
Лена не принадлежит к числу таких женщин. У неё есть душа, отзывчивая, сострадательная. Как же я счастлив с нею, моею любимой, с моими чудесными мальчуганами, которых она мне подарила. И как же она элегантна, красива! С годами она становится всё привлекательней, и люблю я её всё сильней, хотя сильнее любить невозможно.
… Как-то летом ещё Лунёв попросил меня прослушать и прорецензировать по заданию областной организации "Знание" выступление прокурора Ворошиловградской прокуратуры с лекцией на международную тему. Такие прослушивания лекторов время от времени практиковались. Я согласился. Почему отставника не уважить? Он всегда ко мне доброжелательно относился…
В назначенный день и час сижу я на лекции, слушаю прокурора. Читает он лекцию (не с лекцией выступает, а именно читает написанный текст) серо и монотонно, и совершенно неинтересно рассказывает о событиях в мире. Нет логических связок при переходе от одного раздела к другому, иногда противоречит себе, а в одном месте сам же опровергает, сказанное десятью минутами раньше. Возвращаясь с лекции вместе с ним пешком до прокуратуры (а она близ моего дома), я в очень мягкой форме высказываю ему свои замечания. Не могу я резкостью огорчать людей – вот беда моя вечная! Или не хочу врагов наживать? Я ведь не любитель конфликтов, от чего и страдаю. Да я ведь об этом уже не раз говорил.
Но когда я сажусь за написание рецензии – тут у меня уже ограничений никаких нет (что непохвально – это трусость сказать всё в глаза человеку). И я пишу без стеснения обо всех, на мой взгляд, недостатках. Разошёлся, слагаются чёткие, точные фразы. Форса ради, мол, и мы шиты не лыком, вворачиваю иностранные термины. В таком то месте, лектор, – тут я вместо противоречит или опровергает, пишу: – дезавуирует высказанное ранее…
Отпечатав рецензию в институте (по старой памяти Василий Павлович Олейник в НИИТруда безотказно все мои работы отправляет в печать), я сдаю её Николаю Ивановичу. Через неделю он звонит мне домой. Говорит, что в областной организации рецензия моя очень понравилась. Что ж, это лестно.
А ещё через пару недель получаю денежный перевод. Гонорар за рецензию. Пять или восемь рублей мне заплатили. Случай в истории нашего "Знания" небывалый. За рецензии лекторам никогда не платили.
К лекциям я очень мало готовлюсь, очень быстро устаю, нарастает напряжение и нервозность. Материал, как говорится, я знаю, набрасываю лишь тезисы, чтобы чего-то не упустить и идти по логичной канве. Сами же лекции читаю экспромтом. В этом есть удовольствие, и ни одна лекция даже на одну и ту же тему у меня не похожа на лекцию предыдущую. Это не похвальба. Просто я чувствую свою силу. Эх, если б не моя голова!
За житейскими делами и лекциями проходит осень, наступает зима. Вот и году конец. Но ничего этого я не помню.
Нет, вот вспомнил ещё об одном неприятном чрезвычайно для нас происшествии.
Летом с Леной и Илюшей заглянули мы в гости к Широковым на старую их квартиру в доме возле железной дороги. Там Илья познакомился с их сыном Толиком и подружился, хотя и была заметная разница в возрасте. Толин на несколько лет был младше Ильи. Но дружил же он с Саней Чижевским!
Во всяком случае, за лето они нередко встречались, раз даже я ездил с ними к окраине города, где на выезде в сторону Краснодона танк Т-34 на постаменте стоит. Они залезали на танк, я их фотографировал.
В самом конце августа как-то, когда Илюша был у Толика, бабушка Толика их угостила арбузом, с которым они и расправились, сидя за столиком во дворе. Ну, а какая у них во дворе чистоплотность? На улице по соседству отбросы валяются. Мухи летают… Да и Илюша не очень склонен был к руки тщательно мыть… К Толику явно это уже отношения не имело, а вот к Илюше возможно, очень возможно…
На другой день мы узнаём, что Толик заболел гепатитом (желтухой), он, очевидно, был уже давно заражён (скрытый период болезни – три-четыре недели, но может длиться и до года почти). А известно, что общение с человеком, заражённым вирусом гепатита, особенно трапеза с ним, для здоровья небезопасны. Я имел возможность по опыту Володи Белова об этом узнать.
Не помню, придали ли мы с Леной этому какое-либо значение, возможно и обеспокоились поначалу, но в энциклопедию я заглянуть не подумал, дни проходили за днями, Толик выздоровел, и мы об эпизоде этом забыли, как вдруг в конце сентября или уже в октябре у Илюши с утра поднялась температура. Мы вызвали врача, та, едва взглянув на него, сразу сказала: «Да у него же глаза жёлтые совершенно!». Я глянул – и в самом деле белки Илюшиных глаз окрасились в жёлтый цвет.
Врач вызвала скорую помощь и Илью увезли в ту самую детскую инфекционную больницу возле завода Пархоменко, где когда-то Дима с дизентерией лежал.
Илюше было всё же легче немного, ему разрешили прогулки, и я каждый день к нему приходил. Главврач, всё тот же Барштак, рекомендовал Илюше есть побольше арбузов, и осень эта запечатлелась непрерывной покупкой их на базаре, благо их весь октябрь и ещё в ноябре продавали. Вот я и носил их Илюше.
Гулять мы обычно шли на вокзальный перрон. Проходя мимо стоящих вагонов, о чём только мы с ним не говорили. И о событиях в мире, и о пространстве и времени, и о строении мироздания. Проходившая старая женщина, услышав какой-то Илюшин вопрос, удивлённо воскликнула: «Такой малой, а вопросы о мироздании задаёт?» Впрочем, за точность её восклицания не ручаюсь. Всё точно было записано в толстой тетради, которую имел я несчастье отдать Диме на сохранение, когда Родину покидал. Взял бы с собой – и дело с концом. Да ведь хотелось, чтобы внуки о родителях в детстве их почитали. Но никому это не нужно. А Софье и не досталось прочесть. Сколько раз мне уже пришлось проклинать день тот и час, когда пришла в мою глупую голову мысль тетради сохранить в Петербурге! Но от этого боль нисколько не меньше.
… Илюша выздоровел, но в школе заметно отстал. Целый месяц я с ним занимался, и, хотя он учиться, казалось, не слишком любил, результат был достигнут. Даже по английскому языку он вытянул на четвёрку.
Что ещё?
Да, двенадцатого октября на празднество в честь дня рождения Лены пришёл с Долей Витя Широков. Он вообще никуда никогда с ней не ходил, а она, страстная любительница классической музыки, не пропускала ни одного концерта в филармонии, и всегда приходилось ей быть одной. А тут к нам и Витя пожаловал. Было чему удивиться. С ними пришли и их сыновья, Толик, и Саша. Были Погарцевы Саша и Женя, пришла Света Рауде. День прошёл хорошо, Евгения Васильевна угостила нас своими неподражаемо вкусными сладкими пирогами, тортами, если своими словами их называть, потанцевали немного – Света без затруднений подбирала танцевальную музыку, – и ещё засветло вышли в наш двор с желтыми, но ещё не опавшими вовсе листьями на деревьях. На улице – благодать: сухо, тепло.
С наступлением морозов на стадионах залили катки, и я на ближний к нам стадион "Авангард" на каток стал ходить, конечно, с ребятами. В прошлом году я коньков для фигурного катания с ботинками в Москве для всех накупил, Леночку исключая, конечно. Как не захотела после замужества плавать учиться, так и теперь отвергла коньки.
А какое же наслаждение скользить, летать на коньках! Дима с Илюшей и летали по кругу замёрзшей зеркальной воды. Я тоже вслед за ними летел, но временами полёт мой обрывался внезапно. Шип на коньке меня подводил, чуть забуду о нём, он в лёд и вопьётся, и я кувыркнусь. Надо бы шип мне этот спилить, – мне фигурным катаньем не заниматься, да всё собраться не мог. Так каждую зиму и падал.
Больше, вроде бы, в этом году не было ничего.
 

[1] Обычно шли в отпуска строго по графику в течение всего года, на промышленных предприятиях равномерно, в институтах преимущественно весной летом и осенью.
[2] А он рядышком тут, за домом.
[3] Острое респираторное заболевание (верхних дыхательных путей).
[4] Московское высшее техническое училище имени Баумана.
[5] Мрамор, по-украински.
[6] Топология (от греч. tоpos — место и логия) часть геометрии, посвященная изучению феномена непрерывности (выражающегося, например, в понятии предела). Разнообразие проявлений непрерывности в математике и широкий спектр различных подходов к её изучению привели к распадению единой топологии на ряд отделов, отличающихся друг от друга по предмету и методу изучения и фактически весьма мало между собой связанных. Одним из таких отделов, изучающим свойства поверхностей сложных пространственных фигур при преобразованиях без разрыва их сплошности, и занимался, кажется, в то время Фоменко. В качестве простого примера такой фигуры могу привести обыкновенную мужскую сорочку, а преобразованием, выполненным над нею без разрыва сплошности, – вывернутый рукав и т.п.
[7] Российская Академия Наук.
[8] Правда, ещё в не столь отдалённое время всех торговых работников поголовно предлагал расстрелять!
 
 
  Сегодня были уже 44 посетителей (49 хитов) здесь!  
 
Этот сайт был создан бесплатно с помощью homepage-konstruktor.ru. Хотите тоже свой сайт?
Зарегистрироваться бесплатно